– Машины все в разъезде. Шесть на севере, в Капоретто. Вы знаете Капоретто?
– Да, – сказал я. Мне припомнился маленький белый городок с колокольней в долине. Городок был чистенький, и на площади был красивый фонтан.
– Вот они там. Сейчас много больных. Бои кончились.
– А где остальные?
– Две в горах, а четыре все еще на Баинзицце. Оба других санитарных отряда в Карсо, с третьей армией.
– Куда вы меня направите?
– Вы можете взять те четыре машины, которые на Баинзицце, если хотите. Смените Джино, он уже давно там. Это все ведь случилось уже после вас, кажется?
– Да.
– Скверное было дело. Мы потеряли три машины.
– Я слышал.
– Да, вам писал Ринальди.
– Где Ринальди?
– Он здесь, в госпитале. Летом и осенью ему жарко пришлось.
– Могу себе представить.
– Да, скверно было, – сказал майор. – Вы не представляете, до чего скверно. Я часто думал, как вам повезло, что вы были ранены вначале.
– Я и сам так считаю.
– В том году будет еще хуже, – сказал майор. – Возможно, они уже сейчас перейдут в наступление. Так говорят, но я не думаю. Слишком поздно. Видели реку?
– Да. Вода поднялась.
– Не думаю, чтоб наступление началось сейчас, когда в горах уже идут дожди. Скоро выпадет снег. А что ваши соотечественники? Увидим мы еще американцев, кроме вас?
– Готовится армия в десять миллионов.
– Хорошо бы хоть часть попала к нам. Но французы всех перехватят. Сюда не доедет ни один человек. Ну, ладно. Вы сегодня переночуйте здесь, а завтра утром отправляйтесь на маленькой машине и смените Джино. Я дам вам кого-нибудь, кто знает дорогу. Джино вам все расскажет. Там еще постреливают немного, но, в общем, все уже кончилось. Вам любопытно будет побывать на Баинзицце.
– Очень рад буду побывать там. Очень рад, что я опять с вами.
Он улыбнулся.
– Вы очень любезны. Я устал от этой войны. Если б я уехал, не думаю, чтобы мне захотелось вернуться.
– Настолько все скверно?
– Да. Настолько и даже хуже. Идите умойтесь и разыщите своего друга Ринальди.
Я взял свой багаж и понес его по лестнице наверх. Ринальди в комнате не было, но вещи его были на месте, и я сел на кровать, снял обмотки и стащил с правой ноги башмак. Потом я прилег на кровати. Я устал, и правая нога болела. Мне показалось глупо лежать на постели в одном башмаке, поэтому я сел, расшнуровал второй башмак, сбросил его на пол и снова прилег на одеяло. В комнате было душно от закрытого окна, но я слишком устал, чтобы встать и раскрыть его. Я увидел, что все мои вещи сложены в одном углу комнаты. Уже начинало темнеть. Я лежал на кровати, и думал о Кэтрин, и ждал Ринальди. Я решил думать о Кэтрин только вечерами, перед сном. Но я устал, и мне нечего было делать, поэтому я лежал и думал о ней. Я думал о ней, когда Ринальди вошел в комнату. Он был все такой же. Разве только слегка похудел.
– Ну, бэби, – сказал он.
Я приподнялся на постели. Он подошел, сел рядом и обнял меня.
– Славный мой, хороший бэби. – Он хлопнул меня по спине, и я схватил его за плечи.
– Славный мой бэби, – сказал он. – Покажите-ка мне колено.
– Придется штаны снимать.
– Снимите штаны, бэби. Здесь все свои. Я хочу посмотреть, как вас там обработали.
Я встал, спустил брюки и снял с колена повязку. Ринальди сел на пол и стал слегка сгибать и разгибать мне ногу. Он провел рукой по шраму, соединил большие пальцы над коленной чашечкой и остальными легонько потряс колено.
– И дальше у вас не сгибается?
– Нет.
– Это просто преступление, что вас выписали. Они должны были добиться полного функционирования сустава.
– Было гораздо хуже. Нога была как палка.
Ринальди попробовал еще. Я следил за его руками. У него были ловкие руки хирурга. Я поглядел на его голову, на его волосы, блестящие и гладко расчесанные на пробор. Он согнул ногу слишком сильно.
– Уф! – сказал я.
– Вам надо было еще полечиться механотерапией, – сказал Ринальди.
– Раньше было хуже.
– Знаю, бэби. В таких вещах я смыслю больше вас. – Он поднялся и сел на кровать. – Сама операция сделана неплохо. – С моим коленом было покончено. – Теперь рассказывайте.
– Нечего рассказывать, – сказал я. – Жил тихо и мирно.
– Можно подумать, что вы семейный человек, – сказал он. – Что с вами?
– Ничего, – сказал я. – А вот что с вами?
– Эта война меня доконает, – сказал Ринальди. – Я совсем скис. – Он обхватил свое колено руками.
– Ого! – сказал я.
– В чем дело? Что, у меня не может быть человеческих чувств?
– Нет. Вы, видно, провели веселое лето. Расскажите.
– Все лето и всю осень я оперировал. Я работаю без отдыха. Я один работаю за всех. Самые трудные случаи оставляют мне. Честное слово, бэби, я становлюсь отличным хирургом.
– Это звучит уже лучше.
– Я никогда не думаю. Нет, честное слово, я не думаю, я просто оперирую.
– И правильно.
– Но сейчас, бэби, дело другое. Сейчас оперировать не приходится, и на душе у меня омерзительно. Это ужасная война, бэби. Можете мне поверить. Ну, а теперь развеселите меня немножко. Вы привезли пластинки?
– Да.
Они лежали в моем рюкзаке, в коробке, завернутые в бумагу. Я слишком устал, чтобы доставать их.
– А у вас разве хорошо на душе, бэби?
– Омерзительно.
– Эта война ужасна, – сказал Ринальди. – Ну, ладно. Вот мы с вами напьемся, так станет веселее. Развеем тоску по ветру. И все будет хорошо.
– У меня была желтуха, – сказал я. – Мне нельзя напиваться.