Прощай, оружие! - Страница 29

К оглавлению

– Голова меня никогда не беспокоит.

– От такой шишки легко можно было остаться кретином. Совсем не беспокоит?

– Нет.

– Ваше счастье. Записка готова? Я иду вниз.

– Вот, возьмите, – сказал я.

– Вы должны попросить ее, чтоб она на время отказалась от ночных дежурств. Она очень устает.

– Хорошо. Я ее попрошу.

– Я хотела подежурить ночь, но она мне не дает. Другие рады уступить свою очередь. Можете дать ей немного отдохнуть.

– Хорошо.

– Мисс Ван-Кампен уже поговаривает о том, что вы всегда спите до полудня.

– Этого можно было ожидать.

– Хорошо бы вам настоять, чтоб она несколько ночей не дежурила.

– Я бы и сам хотел.

– Вовсе вы бы не хотели. Но если вы ее уговорите, я буду уважать вас.

– Я ее уговорю.

– Что-то не верится.

Она взяла записку и вышла. Я позвонил, и очень скоро вошла мисс Гэйдж.

– Что случилось?

– Я просто хотел поговорить с вами. Как по-вашему, не пора ли мисс Баркли отдохнуть немного от ночных дежурств? У нее очень усталый вид. Почему она так долго в ночной смене?

Мисс Гэйдж посмотрела на меня.

– Я ваш друг, – сказала она. – Ни к чему вам так со мной разговаривать.

– Что вы хотите сказать?

– Не прикидывайтесь дурачком. Это все, что вам нужно было?

– Выпейте со мной вермуту.

– Хорошо. Но потом я сразу же уйду. – Она достала бутылку из шкафа и поставила на столик стакан.

– Вы берите стакан, – сказал я. – Я буду пить из бутылки.

– За ваше здоровье! – сказала мисс Гэйдж.

– Что там Ван-Кампен говорила насчет того, что я долго сплю по утрам?

– Просто скрипела на эту тему. Она называет вас «наш привилегированный пациент».

– Ну ее к черту!

– Она не злая, – сказала мисс Гэйдж. – Просто она старая и с причудами. Вы ей сразу не понравились.

– Это верно.

– А мне вы нравитесь. И я вам друг. Помните это.

– Вы на редкость славная девушка.

– Бросьте. Я знаю, кто, по-вашему, славный. Как нога?

– Прекрасно.

– Я принесу холодной минеральной воды и полью вам немного. Вероятно, зудит под гипсом. Сегодня жарко.

– Вы славная.

– Сильно зудит?

– Нет. Все очень хорошо.

– Надо поправить мешки с песком. – Она нагнулась. – Я вам друг.

– Я это знаю.

– Нет, вы не знаете. Но когда-нибудь узнаете.

Кэтрин Баркли не дежурила три ночи, но потом она снова пришла. Было так, будто каждый из нас уезжал в долгое путешествие и теперь мы встретились снова.

Глава восемнадцатая

Нам чудесно жилось в то лето. Когда мне разрешили вставать, мы стали ездить в парк на прогулку. Я помню коляску, медленно переступающую лошадь, спину кучера впереди и его лакированный цилиндр, и Кэтрин Баркли рядом со мной на сиденье. Если наши руки соприкасались, хотя бы краешком ее рука касалась моей, это нас волновало. Позднее, когда я уже мог передвигаться на костылях, мы ходили обедать к Биффи или в «Гран-Италиа» и выбирали столик снаружи, в Galleria. Официанты входили и выходили, и прохожие шли мимо, и на покрытых скатертями столах стояли свечи с абажурами, и вскоре нашим излюбленным местом стал «Гран-Италиа», и Жорж, метрдотель, всегда оставлял нам столик. Он был замечательный метрдотель, и мы предоставляли ему выбирать меню, пока мы сидели, глядя на прохожих, и на тонувшую в сумерках Galleria, и друг на друга. Мы пили сухое белое капри, стоявшее в ведерке со льдом; впрочем, мы перепробовали много других вин: фреза, барбера и сладкие белые вина. Из-за войны в ресторане не было специального официанта для вин, и Жорж смущенно улыбался, когда я спрашивал такие вина, как фреза.

– Что можно сказать о стране, где делают вино, имеющее вкус клубники, – сказал он.

– А чем плохо? – спросила Кэтрин. – Мне даже нравится.

– Попробуйте, леди, если вам угодно, – сказал Жорж. – Но позвольте мне захватить бутылочку марго для tenente.

– Я тоже хочу попробовать, Жорж.

– Сэр, я бы вам не советовал. Оно и вкуса клубники не имеет.

– А вдруг? – сказала Кэтрин. – Это было бы просто замечательно.

– Я сейчас подам его, – сказал Жорж, – и когда желание леди будет удовлетворено, я его уберу.

Вино было не из важных. Жорж был прав, оно не имело и вкуса клубники. Мы снова перешли на капри. Один раз у меня не хватило денег, и Жорж одолжил мне сто лир.

– Ничего, ничего, tenente, – сказал он. – Бывает со всяким. Я знаю, как это бывает. Если вам или леди понадобятся деньги, у меня всегда найдутся.

После обеда мы шли по Galleria мимо других ресторанов и мимо магазинов со спущенными железными шторами и останавливались у киоска, где продавались сандвичи: сандвичи с ветчиной и латуком и сандвичи с анчоусами на крошечных румяных булочках, не длиннее указательного пальца. Мы брали их с собой, чтоб съесть, когда проголодаемся ночью. Потом мы садились в открытую коляску у выхода из Galleria против собора и возвращались в госпиталь. Швейцар выходил на крыльцо госпиталя помочь мне управиться с костылями. Я расплачивался с кучером, и мы ехали наверх в лифте. Кэтрин выходила в том этаже, где жили сестры, а я поднимался выше и на костылях шел по коридору в свою комнату; иногда я раздевался и ложился в постель, а иногда сидел на балконе, положив ногу на стул, и следил за полетом ласточек над крышами, и ждал Кэтрин. Когда она приходила наверх, было так, будто она вернулась из далекого путешествия, и я шел на костылях по коридору вместе с нею, и нес тазики, и дожидался у дверей или входил с нею вместе – смотря по тому, был больной из наших друзей или нет, и когда она оканчивала все свои дела, мы сидели на балконе моей комнаты. Потом я ложился в постель, и когда все уже спали и она была уверена, что никто не позовет, она приходила ко мне. Я любил распускать ее волосы, и она сидела на кровати, не шевелясь, только иногда вдруг быстро наклонялась поцеловать меня, и я вынимал шпильки и клал их на простыню, и узел на затылке едва держался, и я смотрел, как она сидит, не шевелясь, и потом вынимал две последние шпильки, и волосы распускались совсем, и она наклоняла голову, и они закрывали нас обоих, и было как будто в палатке или за водопадом.