Прощай, оружие! - Страница 23

К оглавлению

– Я ранен. Оба колена и ступни, и голова тоже задета.

– Как вас зовут?

– Генри, Фредерик Генри.

– Я сейчас вас умою. Но повязок мы не можем трогать до прихода доктора.

– Скажите, мисс Баркли здесь?

– Нет. У нас такой нет.

– Что это за женщина, которая плакала, когда меня привезли?

Сестра рассмеялась.

– Это миссис Уокер. Она дежурила ночью и заснула. Она не думала, что кого-нибудь привезут.

Разговаривая, она раздевала меня, и когда сняла все, кроме повязок, то стала меня умывать, очень легко и ловко. Умывание меня очень освежило. Голова моя была забинтована, но она обмыла везде вокруг бинта.

– Где вы получили ранение?

– На Изонцо, к северу от Плавы.

– Где это?

– К северу от Гориции.

Я видел, что все эти названия ничего не говорят ей.

– Вам очень больно?

Она вложила мне градусник в рот.

– Итальянцы ставят под мышку, – сказал я.

– Не разговаривайте.

Вынув градусник, она посмотрела температуру и сейчас же стряхнула.

– Какая температура?

– Вам не полагается знать.

– Скажите какая.

– Почти нормальная.

– У меня никогда не поднимается температура. А ведь мои ноги набиты старым железом.

– То есть как это?

– Там и осколки мины, и старые гвозди, и пружины от матраца, и всякий хлам.

Она покачала головой и улыбнулась.

– Если б у вас было в ноге хоть одно постороннее тело, оно дало бы воспаление и у вас поднялась бы температура.

– А вот посмотрим, – сказал я, – увидим, что извлекут при операции.

Она вышла из комнаты и возвратилась вместе с пожилой сестрой, которая дежурила ночью. Вдвоем они постелили мне простыни, не поднимая меня. Это было ново для меня и очень ловко проделано.

– Кто заведует госпиталем?

– Мисс Ван-Кампен.

– Сколько тут сестер?

– Только мы две.

– А больше не будет?

– Должны приехать еще.

– А когда?

– Не знаю. Нельзя больному быть таким любопытным.

– Я не больной, – сказал я. – Я раненый.

Они покончили с постелью, и я лежал теперь на свежей, чистой простыне, укрытый другой такой же. Миссис Уокер вышла и возвратилась с пижамой в руках. Они натянули ее на меня, и я почувствовал себя одетым и очень чистым.

– Вы страшно любезны, – сказал я. Сестра, которую звали мисс Гэйдж, усмехнулась. – Я хотел бы попросить стакан воды.

– Пожалуйста. А потом можно и позавтракать.

– Я не хочу завтракать. Если можно, я попросил бы открыть ставни.

В комнате был полумрак, и когда ставни раскрыли, ее наполнил яркий солнечный свет, и я увидел балкон и за ним черепицы крыш и дымовые трубы. Я посмотрел поверх черепичных крыш и увидел белые облака и очень синее небо.

– Вы не знаете, когда должны приехать остальные сестры?

– А что? Разве вы недовольны нашим уходом?

– Вы очень любезны.

– Может быть, вам нужен подсов?

– Пожалуй.

Они приподняли меня и поддержали, но это оказалось бесполезным. Потом я лежал и глядел в открытую дверь на балкон.

– Когда доктор должен прийти?

– Как только вернется. Мы звонили по телефону на Комо, чтобы он приехал.

– Разве нет других врачей?

– Он наш госпитальный врач.

Мисс Гэйдж принесла графин с водой и стакан. Я выпил три стакана, и потом они обе ушли, и я еще некоторое время смотрел в окно и потом снова заснул. Второй завтрак я съел, а после завтрака ко мне зашла заведующая, мисс Ван-Кампен. Я ей не понравился, и она не понравилась мне. Она была маленького роста, мелочно подозрительная и надутая высокомерием. Она задала мне множество вопросов и, по-видимому, считала почти позором службу в итальянской армии.

– Можно мне получить вина к обеду? – спросил я.

– Только по предписанию врача.

– А до его прихода нельзя?

– Ни в коем случае.

– Вы полагаете, что он все-таки явится?

– Ему звонили по телефону.

Она ушла, и в комнату вернулась мисс Гэйдж.

– Зачем вы нагрубили мисс Ван-Кампен? – спросила она, после того как очень ловко сделала для меня все, что нужно.

– Я не хотел грубить, но она очень задирает нос.

– Она сказала, что вы требовательны и грубы.

– Ничего подобного. Но, в самом деле, что за госпиталь без врача?

– Он должен приехать. Ему звонили по телефону на Комо.

– А что он там делает? Купается в озере?

– Нет. У него там клиника.

– Почему же не возьмут другого врача?

– Шш. Шш. Будьте паинькой, и он скоро приедет.

Я попросил позвать швейцара, и когда он пришел, сказал ему по-итальянски, чтобы он купил мне бутылку чинцано в винной лавке, флягу кьянти и вечернюю газету. Он пошел и принес бутылки завернутыми в газету, развернул их, откупорил по моей просьбе и поставил под кровать. Больше ко мне никто не приходил, и я лежал в постели и читал газету, известия с фронта и списки убитых офицеров и полученных ими наград, а потом опустил вниз руку, и достал бутылку с чинцано, и поставил ее холодным дном себе на живот, и пил понемножку, и между глотками снова ставил бутылку на живот, отпечатывая кружки на коже, и смотрел, как небо над городскими крышами становится все темней и темней. Над крышами летали ласточки и летали ночные ястребы, и я следил за их полетом и пил чинцано. Мисс Гэйдж принесла мне гоголь-моголь в стакане. Когда она вошла, я сунул бутылку за кровать.

– Мисс Ван-Кампен велела подлить сюда немного хересу, – сказала она. – Не нужно ей грубить. Она уже не молода, а заведовать госпиталями – большая ответственность. Миссис Уокер слишком стара, и от нее очень мало помощи.